Людмила Таболина. Интервью. Журнал «Кто есть кто»

Наш разговор начался с детских воспоминаний

– Родилась я 2 июня 1941 года, а 22-го июня началась война. Отец ушел на фронт, дедушка, в чьем деревенском доме мы стали жить, был репрессирован в 37-м, мы с ним не встретились в этой жизни. Бабушка работала санитаркой в больнице, мама –учительницей в школе. А я с малых лет оставалась в доме одна. Зимой в сильные морозы ко мне подселяли козлят, у меня была трудная задача – охранять от них цветы. Еще помню, как в соседней деревне бомбили небольшой военный аэродром. С тех пор я стала бояться звука самолетов, как загудят –я на печку, за трубу, чтобы самолет меня в окно не увидел.

– А когда война закончилась, помните?

– Помню только, что отец вернулся с фронта в 1946 – м и мы переехали в город Вышний Волочек. И в школу я пошла уже городскую.

– Тогда Вы и увлеклись фотографией?

– Нет, фотографией я не увлеклась. Помню, в 12-13 лет мне подарили фотоаппарат «Фотокор» моего двоюродного деда, погибшего на войне. Но никто не показал, как с ним обращаться. Ящик ящиком, не открывается, пошла с ним на улицу. В конце концов я потянула крючок и вынула кассету. В кассете оказалась пластинка, заряженная еще дедом. Положила я ее на траву и наблюдала, как на ней рисуется тень от травы. Впечатление незабываемое! Убрала я этот ящичек и больше к нему не прикасалась.

– Какие увлечения были в школе?

– Начала вышивать. Тогда вся страна вышивала крестиком и гладью. Ходила в Дом пионеров в кружок рукоделия к удивительной учительнице Татьяне Николаевне Зуль. Когда появилось рисование в школе, стала писать акварельки, поняла, что мне это нравится, и в том же Доме пионеров стала посещать еще и кружок ИЗО. Надо сказать, что Вышний Волочек находился за 101 – м километром, между Москвой и Ленинградом, там было очень много репрессированных, как правило —прекрасно образованных людей. Они и были той культурной средой, которая питала город.

– Когда же фотоаппарат снова оказался в руках?

– Уже в институте. Поселили нас в комнату, где было восемь человек, вдруг приходит девятая девушка. Все стали возмущаться, но я ее отстояла. На шее у нее был фотоаппарат, а через плечо – штатив, очень мне это понравилось. Она в то время уже увлеченно снимала и даже работала в заводской малотиражке. Мы подружились и не расставались все студенческие годы, кстати, дружим и до сих пор. Я купила себе фотоаппарат «Смена-6», который стоил аж одиннадцать рублей, а стипендия была тринадцать… Мы ходили в походы, гуляли по городу, а потом проявляли пленки и печатали где-то в закутке в общежитии. Так Галина Кабатова стала моим первым учителем фотографии. Ну а потом, спустя некоторое время, последовали клуб при Дворце культуры им. Горького и фотоклуб «Зеркало». Во время учебы в Ленинградском технологическом институте я увлеченно занялась наукой, впоследствии защитила кандидатскую диссертацию, долго преподавала на кафедре нефтехимии. Самоотверженно отдавала себя семье и детям. Но и фотография, хоть и эпизодически, присутствовала в моей жизни, она была для меня некоей отдушиной, глотком свежего воздуха. Когда я уставала от науки или от семьи, приходила в клуб, там было хорошо.

– Не могу не спросить про легендарный клуб «Зеркало», через который прошла практически вся фотографическая элита. Какое влияние оказал на Вас этот коллектив?

– В «Зеркале» я встретилась с замечательными людьми – яркими, талантливыми личностями.Там царил высокий интеллектуальный и духовный уровень, там была совсем другая фотография. Лидером и движущей силой этого коллектива был Евгений Раскопов, который долгое время самоотверженно служил фотографии и был председателем клуба. Он приглашал на встречи известных фотографов, устраивал выставки и «разборы полетов». Каждый творческий отчет в клубе – это полноценное высказывание. На своих коллег я смотрела как на великих мастеров. Многие из них и стали мастерами, хорошо известными в фотографическом мире: Людмила Иванова, Александр Китаев, Борис Михалевкин, Евгений Мохорев, Валерий Потапов, Алексей Титаренко, Андрей Чежин, Дмитрий Шнеерсон и многие другие. Меня всегда восхищали чужие фотографии. У меня с детства был глубокий комплекс: я считала, что я хуже всех, сидела в сторонке и старалась не высовываться. И фотографии мои мне казались хуже всех. Как теперь понимаю, они были просто другими.

– Вас больше ругали или хвалили в клубе?

– Больше хвалили, но это не избавляло меня от комплекса. Настал момент, когда я решила расстаться с фотографией, избавиться почти от всех фотопринадлежностей и оставить себе лишь самое необходимое для создания семейного архива. Помешал этому случай. Женя Раскопов увидел мои завалявшиеся с лета пленки, снятые «Любителем». «Давай проявлю? – Бери!» Проявил и даже напечатал несколько сюжетов выставочного формата. Потом отправил меня с ними в Рязань на фотовыставку «Фотографируют женщины». Случилось это в 1991 году. Я привезла туда серию фотографий о деревенском доме моего деда, где я провела детство и где люблю бывать и по сей день.В Рязани произошло моё знакомство с Г. Колосовым и начался «роман с моноклем». Георгий Колосов – яркий представитель пикториальной фотографии и ее теоретик, на фотовыставке был председателем художественного совета Союза фотохудожников России. Он заметил меня и мои фотографии и вскоре подарил собственноручно изготовленный мягкорисующий объектив – монокль.

– Вы сразу приняли его и почувствовали, что это Ваш инструмент?

– Нет, сначала не понимала, чего хочет от меня монокль. В то время я часто ездила в командировки в Москву, показывала Колосову свои фотографии. Он, человек очень терпеливый, тактичный, смотрел на них с недоумением. А осенью 1992-го он приехал в Петербург и преподал мне настоящий мастер-класс: неделю ходил со мной по городу, заново собрал и настроил мою лабораторию. А когда он напечатал мои фотографии, я удивилась: не ожидала такого результата. Наше общение оказалось для меня потрясающе обогащающим, здесь в огромной степени сказалось влияние его личности. Постепенно во мне появилось понимание, ощущение, что монокль – мой инструмент, моя кисточка. В этом же, 1992 году, меня пригласили в Серпухов на первый фестиваль пикториальной фотографии, где я получила приз правления СФР. Так началась моя пикториальная фотографическая жизнь и активная выставочная деятельность. Каждую свою выставку я воспринимаю, как некий итог, возможность пересмотреть свой багаж, переосмыслить и прояснить самой себе определенные вещи.

– Когда Вы почувствовали себя состоявшимся мастером?

– Я об этом не думала. Мне интересно делать фотографии, а мастер я или не мастер – мне не интересно.

– Всегда ли бываете довольны результатом?

– Делаю все с удовольствием. Когда получается – радуюсь. Если что-то не получается – значит, кто-то другой делает это лучше меня.

– У Вас почти нет единичных фотографий, Вы сразу стали снимать сериями, циклами. Как они появляются?

– В голове или в душе, не знаю точно, сразу рождается проект. А потом – просто поток сознания. К примеру, серия «Осенний день стеклянной банки». Пошла на чердак. «О, банка!». Достала, внутри оказалась газета 1934 года! Поставила осторожно банку на скамейку, думаю: «Сейчас сниму». А потом решила: «Пусть целый день стоит, а я целый день ее буду снимать». Или, например, в деревне: хожу по одному и тому же месту сотни раз в день, занимаюсь хозяйственными делами, потом вдруг мир изменился, увидела его по-другому. Такое теперь может случаться довольно часто.

– Свои «литературные» серии Вы снимаете на протяжении пятнадцати лет. С чего это началось?

– Петербург я полюбила сразу и навсегда. Этот город совершенно особенный. Он заселен литературными персонажами в такой степени, что невозможно этого не чувствовать и не ощущать. Так, например, моя подруга и коллега по Технологическому институту Ирина Юрьевская открыла для меня Набокова. Гуляя по его Петербургу, она читала мне его стихи: «Я помню, над Невой моей / Бывали сумерки, как шорох / Тушующих карандашей».

– Ваши «литературные» циклы мы имели счастье видеть в разных пространствах и в разное время. Кому принадлежит идея объединить эти циклы в одну выставку? Трудно ли было собрать экспозицию?

– Это кураторский проект художника Вальрана, это его идея. Мне было легко: я сделала фотографии, а всю остальную громадную работу проделал куратор. Когда хороший куратор берется за работу, художник отдыхает.

– Сразу ли Вы печатаете отснятые сюжеты?

– Иногда им надо отлежаться. Съемка – это полет, вдохновение, а печать – тяжелый и осмысленный процесс.

– Каково Ваше отношение к современным цифровым технологиям?

– Если фотографию использовать для зарабатывания денег, конечно, с цифрой стало легче. А для художника ничего не изменилось, он свое отрабатывает так же, как отрабатывал раньше, только трудности у него совсем другие.

– Что для Вас фотография сегодня?

– Жизнь.

Журнал КТО ЕСТЬ КТО – интервью И.Г.