Виталий Пацюков о В.Буйвид

Утраченное и возвращенное время

…Иль птица тебя рисовала,

Или раскрашивал лев, как дитя, из цветного пенала?

Осип Мандельштам

Коломна – древний русский город, упоминаемый еще в Лаврентьевской летописи в 1177 году, – обретает новые визуальные смыслы в фотореальности Виты Буйвид. Магия его жизни открывается в уникальном российском предреволюционном времени, словно мы оказались в эпохе Серебряного века – годах волшебного спокойствия и бескорыстии ежедневного чуда, в размеренности прогулок, в таинственных встречах, застольях, играх, праздниках и расставаниях. Эти расставания присутствуют в «прекрасной ностальгической перспективе», когда кажется, что они не перечеркивают непрерывности ткани чувственной жизни, что это только пауза, после которой вновь приходит ее размеренность и теплота человеческого общения. Надежда возращения простых радостей, человеческой близости, постоянства любви и дружбы, их трогательная возвышенность обретают особый характер в визуальной культуре Виты Буйвид. Взятые как реди-мейд, как готовая реальность, ее черно-белые фотографии переживают второе рождение, наделяются цветом, новой, буквально живописной фактурой, в которой магические тональности старой фотографии обнаруживают бесконечную вариативность воскресшей памяти. Игры детей, простые естественные развлечения, отдых «на водах» образуют привычный мир естественной жизни, той повседневности, что находится на границе с универсальным, когда обычная прогулка переходит в вечное странствие, в судьбу.

Вита Буйвид пристально всматривается в пространство своих фотографий, открывая в них чудо преображения, раскрашивая их простыми анилиновыми красками, одухотворяя сокровенное, запрятавшееся, скрывающееся в былой реальности, и предоставляя ему возможность оказаться здесь, в нашем странном до сомнительности мире. В феномене коломенской фотосессии художник ставит радикальный вопрос, завершилось ли творение и какова роль человека в этом продолжающемся «событии». В искусстве Виты Буйвид мир оживает заново, он не только сохранен и исцелен от своих исторических травм – его плоть вновь восстанавливает свою органику и готовность к иным формациям и фазам бытия. Душа русской традиционной жизни в этой визуальной философии выдержала все испытания и готова продолжить свой труд. Она затихает в саду, в зеленеющих ветках яблони, прячется в фиолетовом свечении воздуха, в серебре травы, мерцает в светлых одеждах девушек, в глазах матери, купающей своего ребенка. Ее невыразимый образ живет в групповым снимках семейного счастья, в напряженных лицах охотников, в молчаливом диалоге рыбаков, в холмистых протяженностях природы, представляющих человеку абсолютную целостность чувства, окрашиваясь стихийным цветом земли, воды и неба – лимонным, желтым, розовым, переходящими в плазменную неустойчивость, включающую в себя все возможные сочетания самых невероятных оттенков.

В пространстве этого фотоискусства отчетливо звучит ценность мгновения, его острота контакта с реальностью, его полнота единения человека и космоса, когда неподвластность великого целого, окружающего нас, охватывает человека полностью и утверждает смысл его присутствия на земле. Истоки этих состояний находятся в культуре импрессионизма, они просвечивают сквозь предмет, разрушая его материальность, расплываются пятнами радужными сияниями, присутствуют в творчестве Клода Моне и Камиля Писарро, уходя в солнечные блики, в живое цветение мира, в живопись того необъяснимого «состояния», когда мир раскрывается как цветок. Именно этот язык использует в своем процессе «детского раскрашивания» художница, подчеркивая самой технологией уникальную возможность возвращения гармонии в нашу цифровую действительность, преодолевая плоскость экрана компьютера, позволяя ощутить тактильность жизни, ее сокровенное, тот момент переживания, когда он, словно крылышко бабочки, касается нашего лица.

Вита Буйвид очарована Коломной, ее цветными домиками и улочками, включениями живой природы в городские пространства, ее щемящим чувством живой истории, узорчатыми монастырями и звоном церковных колоколов, растворенном в безмолвном пространстве фотографии. Ее творчество – это не жест воспоминания, оно все обращено к будущему, органически соединяя, казалось бы, навсегда ушедшее с настойчивостью предельно неумолимого настоящего. Ее живописные фотокомпозиции сами рассматривают нас своим завороженным взглядом, погружая в живую историю, вновь получившую имя, голос и облик. Это искусство стремится вывести нас на свет дня и при свете дня придать миру его подлинный образ, его возвышенную «живописность», живущую в постоянном обновлении – в личном жесте художника.