«Лестничная клетка». Юрий Рост. Из книги «Групповой портрет»

Лестничная клетка

Я никогда не видел живых вождей. Вечно живых – да. А так – нет. И никакой потребности встречаться с ними у меня не наблюдается. Другие потребности есть, а этой решительно нет, потому что они не кажутся мне интересными людьми. Они вообще людьми не представляются. Они функции, отправления. В них, возможно, есть нужда, но нет необходимости. Каждый из них прикидывается человеком, и поэтому их видно и слышно, но поскольку, исчезнув, они не оставляют приятных воспоминаний, их можно не брать в жизненный расчет. Никто из их компании не стал сколько-нибудь добросовестным привидением после смерти – не потому, что при жизни они были материалистами, а потому, что они были при жизни, а не жили (кроме моего знакомого Горбачева, который, потеряв функцию, обрел человеческое, а значит, и надежду стать привидением). Зато в них можно играть, изображать, придумывать им чувства и высказывания, какие заблагорассудится. Их можно представлять. Они – хороший материал для лицедейства. Отрешенный. Но это – когда они умрут, а когда еще существуют, то пользы от них немного даже актерам. Некоторые из них попахивают серой, у иных нет тени, и единственная мера значимости – злодейство. Особенные негодяи становятся историческими личностями и обретают разные образы и воплощения, как все нелюди, собственной личности не имеющие. Которые закопаны, те уже не пугают. А другие могут. Я жил одно время в коммунальной квартире дома образцового содержания, расположенного на территории, считай, Металлического завода в Ленинграде. Квартиру эту безнадежно предполагалось разменять. Поднимаюсь я по лестнице на четвертый этаж, и вдруг мне навстречу бойко сбегает Ленин В.И. Головка набок, кепка, тройка, галстук в ромбик, рука за проймой жилета. – Вы из тг’итцать шестой? – Лукавая, добрая улыбка, легкая картавость. – Да, Владимир Ильич. – Откг’ывайте! Я открыл. Он быстрым энергичным шагом обежал мою комнату, заглянул к тете Шуре, которая работала санитаркой в вендиспансере, и скрылся в туалете. – Бачок течет, батенька. – Виноват-с... – Так мы социализм не пост’оим. Вода и воздух – достояние т’удящихся. Я так и ахнул. Он прищурился и, выкинув правую руку, прокричал: – Сантехнику будем менять. Всё будем менять. До основания. Сев на табуретку, он достал блокнот и стал быстро писать: «Бонч-Бруевичу! Срочно поменять бачок или на худой конец отремонтировать его до полной победы коммунизма!» А, подумал я, еще, значит, есть время. Ленин энергично поднялся, быстро пожал руку, сказал: «До скорой встречи, товарищ», – и убежал. Я не стал дожидаться новой встречи, а съехал с квартиры, развелся, от греха подальше, с женой, которой принадлежала комната, сел на трамвай и отправился к другу на Сердобольскую. Подошел к подъезду и увидел табличку: «Из этого дома в ночь на 25 октября 1917 года В.И.Ленин отправился в Смольный под видом рабочего Иванова». То Ленин под видом Иванова. То Иванов под видом Ленина. Господи, подумал я, когда же они оставят нас в покое? И поехал к другому другу, что жил на канале Грибоедова. Оглянулся – вроде чисто – и вошел в парадную дверь. Лестница, идущая по внутреннему периметру, уходила вверх к стеклянному фонарю, за которым предполагалось никому из живущих не принадлежащее небо. У подножия лестницы в коляске лежал одинокий младенец. Он молча смотрел на дорогу, которую ему предстояло пройти, и думал... О чем он думал, я не знаю. А может, он и не думал вовсе, а ждал, когда что-нибудь само изменится к лучшему. Потому что в детстве все перемены хороши. Они хороши и в зрелом возрасте, только сами не происходят. Надо участвовать, а то всю жизнь и проживешь в клетке – пусть хоть лестничной – и будешь мечтать, что какой-нибудь Ленин починит тебе текущий бачок, если это деяние будет соответствовать интересам текущего момента, который проистекает без твоего вмешательства.
Юрий Рост. Из книги «Групповой портрет»