Георгий Капустин Виноградов о Марии Снигиревской

Нет ничего однозначного, тем более в искусстве. А искусство – это настолько сложный, и настолько же интересный предмет, что нам остается только мечтать о том, что мы, когда нибудь хоть на йоту его поймем.
Правда, нам остаются еще спекуляции, но в них есть большой недостаток – пользуясь умной терминологией, теряешь искренность, теряя искренность, теряешь остроту восприятия. Посему позволим себе просто поразмышлять,
почти не вставая с дивана, изредка подпихивая кулаком подушку, возможно обжигаясь о горячий чай… Размышлять, а вернее беседовать, поскольку я не один – рядом, в креслах, на стульях сидят собеседники-читатели,
некоторые мерно покачивают голой в знак согласия, кто-то бурно выражает возмущение, а вон тот вообще тихонько посапывая, спит. Мы будем беседовать не обо всем Лениградско-Петербугрском искусстве,
а только о малой, но не подумайте, что о незначительной по своей малости, части. Точнее не части, а об авторе, о художнике, о Марии.

Официальным тоном: Мария Снигиревская, в девичестве Жилина, родилась в 1967 году, в городе Ленинграде, в семье… На этом мало приятный тон обрывается, обрывается резко и безапелляционно, поскольку Мария – дочь Натальи Владимировны Жилиной (1933 – 2005), а она была противницей официального тона. Потрясающий живописец и рисовальщик, Наталья Владимировна принадлежала кругу Александра Арефьева, хотя это разделение на "круги" появилось сильно позже, а тогда никто, ни к чему не принадлежал, тогда были просто друзья: Владимир Шагин, Рихард Васми, Шолом Шварц. И было много забот, много работы, много разговоров. Отчим Марии – фотограф Борис Смелов (1951 – 1998) ученик Бориса Кудрякова, и, хотя они сильно расходились во взглядах на фотографию, каждый по-своему оставался певцом Города.              
Вот так получилось, что Маша выросла в среде Ленинградского андеграунда, в окружении художников, которые дарили ей конфетки, в атмосфере творчества и разговоров, приглушенных плотным сигаретным дымом. Кажется, ей ничего не оставалось, как только стать художником или фотографом, что и произошло –  в тринадцать лет занялась художественной фотографией под присмотром Бориса Смелова. И уже в 1983 году Маша работает как фотограф в Геологическом Институте, потом в издательстве, и позже в Русском Музее. В 1992 году становится членом Союза Фотографов России. Профессионал, одним словом. Параллельно с фотографией Маша начинает рисовать. И впервые выставляется именно как художник. А было это в 1989 году – на выставке "От Неофициального Искусства к Перестройке", первой в Союзе выставке, показавшей весь Ленинградский андеграунд с 1946 по 1989 годы. Тогда Маша выставилась в группе "Общество Взаимного Кредита", в весёлой компании друзей, где каждый представлял различные стили и имел свои взгляды. Их работы были настолько разными, что, собранные в одну экспозицию, смотрелись довольно любопытно. В группе участвовали: Мария, Надежда Львова, Макс Грушвицкий и, простите за нескромность, пишущий эти строки, Георгий Виноградов. У группы было ещё несколько выставок, пару раз к ним присоединялся Борис Кудряков.
С начала девяностых Мария выставляется как фотограф, и не только в России, но и заграницей. В 1994 году она и Борис Смелов, увлекшись идеями Ролана Барта, создают группу "Пунктум" с еще двумя начинающими фотографами: Алексеем Зеленским и Александром Соколовым. Группа декларировала эксперимент с "чистым светом и его воздействие на объект". На мой же взгляд, это был эксперимент Марии Снигиревской и Бориса Смелова в духе "Из каждого можно сделать фотографа". И хотя "Пунктум" просуществовал недолго, одна выставка, их опыт вполне удался. 
На сегодняшний день Мария – признанный фотограф, имеющий за своими плечами большое количество выставок и публикаций. Фотограф, к мнению которого можно, не боясь прислушаться, вернее, присмотреться – она досконально знает технику, у неё прекрасно развито творческое чутьё, и колоссальный опыт, приобретенный трудом, трудом и трудом… – лень и гений две вещи несовместные.

ФОТОГРАФ

Фотограф Мария не из пустоты явилась, а как всякий художник она – как точка схода влияний, и точка эта на горизонте и вроде бы очень далека. Но именно там нас ожидает самое интересное, именно там появляется Автор, и уже оттуда идет к нам в мареве заходящего солнца, как в старых вестернах. Сама Маша отмечает влияние Судека – от которого взяла мягкую загадочность, Родченко – от него резкость и вольное обращение с горизонтом, Савельева – у него ностальгию по прошедшему моменту, и Смелова, который занимает место особое – у него она взяла фотокамеру. Влияние Бориса Смелова огромно, по сути, говоря, определяющее. Уяснить рамки, взвесить или измерить его влияние невозможно, поэтому более уместно сказать о формировании. Именно благодаря Смелову Маша и стала фотографом. Когда она училась у Смелова, он часто брал ее на фото-прогулки по Ленинграду, она видела его подход к городской съемке, и впитала уважение к Городу, интимное отношение к улицам, подворотням, дворам, крышам, ко всему тому, из чего состоит Питер. А Город жесток к фотографу, не дает никаких поблажек – не успел схватить, так не успел. И только когда начнется почти роман, Город, нехотя в ответ вдруг повернется и на мгновение замрет… У Марии свой роман с Городом, и он поворачивается к ней так, как не повернется ни к кому другому. Но самое главное в том, что Борис Смелов научил ее самостоятельности, научил, как выработать свой взгляд, научил улавливать и устанавливать свои, очень тонкие отношения с объектом, научил этой любви к… мгновению. Конечно же, Маша поначалу подражала Смелову, чего при обучении избежать никак нельзя, да и бессмысленно. Довольно скоро она нашла оптимальный для себя формат 6х6 и стала снимать камерой ROLLEIFLEX, принципиально и, конечно же, c некоторой долей позерства, что простительно – посмотрите фотографии, ей можно немного покапризничать. ROLLEIFLEX, камера нестандартная по конструкции, предоставляет больше возможностей по выбору ракурса с одной стороны, а с другой, квадратный формат крайне требователен к компоновке кадра, к композиции, что и без того сложно в черно-белой фотографии. И это черно-белое изображение, вписанное в квадрат, напоминает монаду инь-ян. На некоторых снимках черного столько же, сколько и белого. Хотя на самом деле нет ни черного, ни белого, есть только свет и тень, тень и свет, они становятся главным способом, ими Мария передает коллизию… света и тени. Этим она рассказывает свои мгновенные истории, светом и тенью создает неповторимость, светом и тенью наводит линии. Объект может остаться, но на него больше никогда не упадет луч этого света, и не отбросится в ответ тень. Да и оставшись, объект больше не тождественен изображенному, а изображенное не тождественно видимому.                                                         
Запечатленный момент в фотографиях Марии очень повествователен, в каждой – рассказ, прерванный неслышным нами щелчком. Когда смотришь на ее фото, часто создается чувство чьего-то присутствия, чувство, что кто-то только что ушел или вот-вот появится, что-то произошло или еще произойдет. Это щемящее чувство незавершенности события заставляет долго смотреть в ожидании, и даже кажется: вот-вот оно… но видна только серебристая дымка на грани света и тени. Можно сказать, что фотографии Марии – это кадры какого-то длинного фильма, начало и конец которого знает только она.

ХУДОЖНИК

С Машей, как с художником, тоже не всё так просто: её с детства окружали краски, холсты, кисти. Поэтому желание Маши рисовать объяснимо, особенно рисовать масляными красками, до которых ее в детстве не допускали, предлагая акварель. Действия взрослых вполне понятны: ребенка легче отмыть от акварели, чем от масла. Но как бы там ни было, Маша таки стала рисовать, и именно масляными красками. На мой взгляд, ее картины нельзя рассматривать, не учитывая того, что она фотограф. Если мы будем это помнить, то увидим в ее пейзажах все тот же, уже упоминавшийся, роман с Городом. Только теперь не Город предоставляет мгновение, а Маша. Фотографируется та история, которая в данный момент рассказана Городом, и в ответ Мария рисует Городу историю о нем самом, как будто возвращает взятый ею момент. Это как обратная связь, при которой фотография и картина два разно направленных канала. 
Её работы очень графичны, в них много пространства, они успокаивают, в них больше конкретных образов, которыми населен, по прихоти художника, этот Город.  И в отличии от фотографии, которая вызывает чувство ожидания, в картинах Марии уже всё произошло, в них нет "до" и "после" – кот уже пришел на мягких лапках, и сел, обвив себя хвостом, кораблик, вот он, дымит белым дымом из трубы на повороте канала. Картины рассказываются, а не рассказывают.

Сложное переплетение очень разных творческих процессов: рисования и фотографии, как две ипостаси, дополняя друг друга, раскрывают перед нами многообразие и щедрость мира Автора, и в то же время это окружающий мир, которым делится с нами Мария. Нам, зрителям, остается только смотреть на то, что увидела фотограф и художник Мария Снигиревская, но чувствовать и переживать мы будем сами. Видеть в увиденном то, о чем Автор даже не догадывается.