«Фото на грядущие века». Ладыгины Борис и Алексей

Русский мужик во Франции

Сентябрьским днем 2006 года я решила навестить своих друзей братьев Ладыгиных, Бориса и Алексея, — фотохудожников большого таланта, интересных людей, чей дом в Тамбове был салоном культуры, где встречались музыканты, художники, поэты, журналисты. Меня пригласили посмотреть коллекцию фотографий, которую готовили братья для Франции.

Прямая речь

Но начнем сначала. Род Ладыгиных берет свое начало в Смоленской губернии. Вот что рассказал мне Борис Николаевич Ладыгин (1926-2008): «Мой дед, известный рославльский купец и меценат Иван Матвеевич Ладыгин (1870-1941), имел две торговые лавки. Одна торговала москательными товарами, красильными, аптечными снадобьями. Другая — продовольствием. Были мельница, пасека.
Дед высадил уникальный сад. За саженцами ездил на хутор Фленово к княгине Тенишевой, где профессором, доктором садоводства Робертом Эдуардовичем Регелем (1867-1920) был заложен уникальный сад и образована сельскохозяйственная школа с программой сельхозобразования, где среди учеников был Н. И. Вавилов. Бабушка Надежда Ивановна (1876-1929) была в родстве с заводчиками Мальцевыми (стекольные заводы).
Дед часто говорил: «Были бы братья — будет и братство». Это о дружбе с купцами Будниковыми. В доме деда была и хорошая библиотека. В такой семье в Рославле 27 апреля (по новому стилю) 1903 года родился мой отец Николай Иванович, будущий художник, поэт.
Он учился в частной школе, затем в подготовительном классе гимназии в Рославле. Революция и гражданская война сломали уклад жизни этой семьи, как и всей страны. Гимназия закрылась, недвижимость отняли. Отец в 1919 году поехал в Москву поступать на рабфак, но в 1920 году вернулся. Занимался самообразованием. Уже тогда он знал, что станет художником. Изучал творчество талантливого рисовальщика и живописца Михаила Осиповича Микешина. Знакомится с Федором Саввичем Шурпиным (1904-1972) — оба мечтают учиться живописи. И в 1922 году Шурпин едет в Москву, а отец — в Петроград, где поступает во Всероссийскую Академию Художеств. Закончить ее не удалось по семейным обстоятельствам. Переживал, заболел. Шел 1924 год, были материальные трудности, моральные. Спасение пришло от пасеки — мед, разнотравие, красота природы. Он много рисует, копирует работы Репина, Саврасова, Шишкина. Много читает, особенно произведения и статьи Л. Н. Толстого. Он всю жизнь будет оглядываться на его творчество, личность. Портрет писателя всегда будет на столе художника.
Он пишет стихи, стихи-палиндромы. Вот что он писал: «Палиндромы я начал писать частью из-за мысли: а что если поставить себя в невозможные условия формы, не научит ли это меня терпению, не явится ли этой лучшей тренировкой? Но в работе над словом есть такое, чего не добиться никакой выучкой. Это поэзия. Научиться нельзя, не помогут никакие законы потому, что их нет». Отца сравнивали с В. Хлебниковым по таланту сочинения палиндромов.
Думаю, с поэзией пришло и личное счастье отца. В 1925 году он знакомится с мамой, Александрой Ваулиной, студенткой Смоленского педагогического института. Через год они поженились. Жить было трудно. Работал рабочим, сторожем. В1927 году призвали на службу в РККА в стрелковый полк. Через пять месяцев демобилизовали по болезни. Семья множилась, ее надо кормить, отец берет заказ — сделать копии картин «Расстрел 26 бакинских комиссаров», «В. И. Ленин на фоне Смольного» для городского клуба. Для этого он переехал в Смоленск.
Работал столяром в Мастерской музыкальных инструментов, по вечерам учился на бухгалтера. Накануне нового 1930 года умирает мать — Надежда Ивановна, ей он посвящает трогательные стихи.
Ощущение несвободы в творчестве, жизни своей и обществе ранило этого многогранно одаренного человека. Отец никогда не писал в своей биографии об этом времени. Это было больно. Вот одна из его записей: «Вставало солнце, и я шел ему навстречу. В конюшне седлал лошадь и скакал в луга. Косцы, крестьянки с деревянными граблями, их протяжной песней «Не одна во поле дороженька пролегала», запахи трав, скошенного сена, эти округлые стога пьянили меня, наполняли радостью». В творчестве этого художника природа, быт и труд крестьянина останутся навсегда».

Русский мужик

Сожалею, что на этом оборвались откровения сына об отце, что не было продолжения. Сам Борис Николаевич был одаренным человеком. Знал столярное дело, любил землю, сажал, полол, поливал свой огород, и урожай всегда у него был хороший. Зимние заготовки делал сам. Разбирался в технике. Но главным оставалось искусство — литература, фотодело. Мечтал стать летчиком, но шлейф сословия помешал мечте сбыться.
Фотографией увлекся в армии, позже учился в фотошколе ТАСС Б. Н. Мясникова. Хорошо знал историю России. Рассказывал мне о том, что побудило его и брата Алексея к созданию серии портретов русского мужика, жизнь которого так точно описал поэт Сергей Бехтеев: Я люблю людей за их страданья, За беспомощность в чудовищной борьбе, За тяжелый крест земного испытанья, За покорность рабскую судьбе. «...Человеческими страданьями пропитана вся земля — от коры до центра... страдание есть, а виновных нет»,— писал Достоевский.
А еще его потрясли картины художника Н. Орлова «Русские мужики», где внутренний мир и психологический анализ образов были переданы настолько правдиво, что захотелось своими фотоработами разных лет эту тему — истории России — отобразить по-своему, учесть при этом творчество Тургенева и Толстого. И это удалось в полной мере. В тот сентябрьский день в гостиной Ладыгиных были представлены работы, которые готовились к фотовыставке во Францию, в Страсбург с названием «Тамбов — Эльзасу: Фото на грядущие века». Каждая работа — образ русского крестьянина-мужика — уникальна. Одна из них «Опять народ» — худой, изможденный крестьянин у своей избы в горести и печали, как жить дальше, когда соломенная крыша избы ушла на прокорм... Или работа «Деревня Низовка», где жил Борис. Николаевич: 
Я соскучился по бедным деревушкам, 
Под соломенной прическою избушкам
С косоглазыми окошечками сруба,
Срубленного наскоро и грубо.
Эта работа созвучна с уникальной работой В. Д. Поленова «Дорога у деревни» (1877 год).
Нельзя обойти вниманием работу «Смущает серебристый голосок малиновки». На ней радостный, счастливый, с улыбкой во весь рот мужик в единении с природой, ее благодатью.
Русский мужик умный, сообразительный, трудолюбивый, терпеливый... до поры. Крепостни-чество отложило на сознание крестьянина одно важное звено — чтобы выжить, надо иметь лишнюю десятину земли, которая даст лишний колосок ржи-хлеба, репку. Это было главным в его понимании жизни — «голодный сытого не разумеет». Его жизнь — «клочок земли, соха да борона, такой была родная сторона».

Неразрывная связь

Старый треух, рваный зипун, онучи, лапти, борода рисуют нам портрет хлебопашца земли русской. На нем Русь держалась. Дворянское сословие это понимало. Невзирая на социальные различия и культурное неравенство, что было четкой гранью отделено дворянского от крестьянского, эти два антипода были тесно связаны пуповиной. Это заметил последний русский классик Иван Бунин: «...быт и душа русских дворян те же, что и у мужика; все различия обуславливаются лишь материальным превосходством дворянского сословия. Нигде в иной стране жизнь дворян и мужиков так тесно, близко не связана, как у нас».
Еще Петр Яковлевич Чаадаев писал: «Надо стараться жить в присутствии Бога, и каждый раз, чтобы ни совершали, мы должны думать о его присутствии, о Нем».
Именно с Богом и жил русский крестьянин.
В оны дни, измученный страданьем,
Изможденный временем невзгод,
К Богоматери стекался с упованьем
Православный, страждущий народ.
И, толпясь у чудотворной сени,
Пред Заступницей склонялся на колени,
Чуждый мира и его забот.

Фотография русской крестьянки «На богомолье» потрясла консула российского посольства в Страсбурге Владимира Короткова. Религия у дворян занимала особое место: они строили храмы, обустраивали монастыри, открывали церковно-приходские школы, оплачивали труд учителей в них.
Жизнь шла параллельно. В быту крестьянин если болел, то лечился русской печью, баней, травяными настоями. Болезнь живота лечили мешочком горячего овса, прикладывая к больному месту. Помещик мог себе позволить врача, чаще иноземного, заграничные курорты, воды.
Но главное — их благополучие целиком зависело от природы, погоды. Перед севом служили молебен, освящали семенной фонд. Вот как вспоминает юный князь Кирилл Голицын: «Чаяния, тревоги имели общие корни: те и другие целиком зависели от милости природы, и когда последние оказывались щедрыми, «классовое различие» не препятствовало общей радости. Точно так же в унисон звучали их чувства при недороде, когда собранного хлеба у мужика оказалось недостаточно на прокорм и посев. И редкий помещик был настолько черств, чтобы отказать. Помощь всегда предоставляли тем, кто погорел. В урожайный год радостный подъем охватывал всех. Веселое оживление, улыбающиеся лица! Все звуки сливались в некую фантастическую симфонию, где основную тему вел барабан молотилки, захватывающий очередной сноп и с ревом выбрасывающий его на ток. Молотилке вторил мерный стук веялок и сортировок. А мальчишки — и я в том числе — верхом, в галоп, с чиканьем и свистом возили огромные вязанки теплой и душистой соломы, которую затем верстами в скирды».
Все большие праздники — Рождество, Крещение, Пасху, дни поминовения усопших, родительские субботы — эти два сословия встречали с покаянием, радостью, надеждой. Эта русскость, соборность была общей.

На нем Россия  держится

То, что Борис Николаевич Ладыгин решил снимать русского мужика в быту, в деятельности его как хлебопашца — «Я не сей, не паши, не коси; так никто бы не ел на Руси» — дорогого стоит. Лев Николаевич Толстой писал: «Русского мужика можно и должно описывать, не глумясь и не для оживления пейзажа, а можно и должно описывать во весь рост, не только с любовью, но с уважением и даже трепетом».
«Природа — вечный образец искусства, а величайший и благороднейший предмет в природе — человек. А разве мужик — не человек? Но что может быть интересного в грубом необразованном человеке? Как что? — Его душа, ум, сердце, страсти, склонности — словом, все то же, что и в образованном человеке», — писал Белинский.
В русском крестьянине скрывался ум, талант, смекалка особая, душа и нераскрытые, тревожные для правящего класса России возможности.
Фотоработы братьев Ладыгиных «Раздумье мужика», «Опять народ», «Деревня Низовка», «Талантлив да умен — сто угодьев в нем», «Слушает серебристый голосок малиновки» не оставляют человека нового времени равнодушным — это история русского народа. Авторы любят этих мужиков с их рабской судьбой, сострадают им, а нам напоминают, чтобы не засыпала в нас совесть,— благоденствие России всегда зависело от мужика!
Думаю, эта выставка во Франции имела большое значение для наших стран. У меня в архиве копия ее афиши и благодарственное письмо: «Борису Николаевичу Ладыгину с низким поклоном и признательностью за творческий вклад в культурные связи с Францией».
VLADIMIR KOROTKOV
Consul General de Russie a Strasbourg
 28.06.2007 г.
Очень жаль, что фотовыставка «Фото на грядущие века» из Франции на родину не вернулась. Какие залы, музеи она украшает во Франции, неизвестно. Знают только устроители. Хотелось бы от них узнать ее судьбу. Ряд работ прилагаю к этому материалу. Это поможет лучше понять и крепче полюбить нашу новую, преображенную жизнь.

«Тамбовский курьер». № 02, 14 января 2020 г.

Л. Гюльназарян-Пешкова
Лауреат премии имени Е.Боратынского