Лев Аннинский о Викторе Великжанине

УЛЫБАЮЩИЙСЯ ХРУСТАЛИК

Творческое происхождение Виктора Великжанина обычно промеряют на два колена: дед держал фотосалон в Новосибирске, отец сорок лет проработал в фотослужбе ТАСС. Это, конечно, облегчило решение о выборе профессии, когда выпускник МЭИ развернул свою жизнь к фотокамере и начал собственный сорокалетний путь фотожурналиста и художника, путь, который венчался участием в выставках, в знаменитом американском проекте «Один день из жизни СССР», и еще в партийно-правительственных «тусовках», на которые, по выражению современного летописца, Великжанин был «допущен».

Результаты этого допуска вряд ли можно уложить в стандарт советской и постсоветской фотожурналистики, зато они высвечивают нашу жизнь с неожиданной и чисто-человеческой стороны.

Носителями чисто-человеческой неожиданности Великжанин не без оснований считает художников, писателей и прочих заложников Музы. Количественно это, может быть, и небольшая часть сделанного Великжаниным за десятилетия его фотокорровской лямки, но эта струна звучит в его симфонии звонко и подкупающе; недаром сотня работ, озаглавленная «Художники на рубеже веков», показанная на персональной выставке Великжанина в ГТГ зимой 2003 года, стала событием.

Он уверяет, что дает «высказаться» объекту, то есть художнику, которого портретирует, сам же, как художник-портретист «исчезает» убирает себя как субъект.

Не верю. Острый глаз Великжанина никуда не исчезает; субъект отнюдь не растворяется в объекте. Напротив, он его провоцирует, ловит на срезе иллюзии и реальности, удерживает на грани очевидного и неуловимого... на рубеже. Сам Великжанин «шестидесятник», сформировавшийся на рубеже сталинской и послесталинской эпох, потом переживший еще один рубеж, когда в начале 90-х очередной декор был востребован как реальность, а реальность, казавшаяся незыблемой, в одночасье осыпалась как декор.

В такие эпохи настоящие художники должны смотреть в обе бездны.

Художество и действительность переслаиваются, переглядываются, перемигиваются в работах Великжанина.

Реальный, плотный, круто-определенный Савелий Ямщиков стоит, положив тяжелую руку на угол живописного полотна, на котором веселятся давно исчезнувшие герои Возрождения, учившие нас жизнелюбию, но сам Ямщиков оказывается в «раме» ободранного двора, загороженного какими-то временными заборами, из которых, как из очередной «рамы», выглядывают купола церкви, глядящей, впрочем, из нашей реальности в бесконечность.

Реальный Андрей Голицын в современном галстуке сидит на фоне старинных гербов и портретов присноубиенного Государя, а в пальцах держит очки и сигаретку, пребывая сразу в двух временах: нынешнем и полуторавекой давности.

Реальный Илларион Голицын, только что увенчанный шапочкой академика, провозглашает что-то возвышенное, простирая руку в вечность, а Зураб Церетели, только что вручивший ему эту шапочку, раскрыв рот от изумления, созерцает этот объект, как Пигмалион Галатею.

Реальность качается на лезвии имиджа. Имидж гипнотизирует тебя как реальность. Ни Леонид Брежнев, ни Михаил Суслов не подозревают, что участвуют в спектакле, когда жмут друг другу могущественные руки, но товарищи по партии, кольцом стоящие вокруг и тоже не подозревающие, что они зрители, – сообщают всему действию карнавальный оттенок... при том условии, конечно, что фотохудожник, допущенный на «тусовку» и фиксирующий описываемый аттракцион, несет в хрусталике своего глаза способность расслаивать увиденное на смысловые планы с тем, чтобы они соединились заново в том единстве, на которое боги отвечали гомерическим хохотом, а мы, люди, – душевной признательностью.

Ибо нет у нас другой реальности, чем эта: смешная, грустная, наивная и мудрая, в декорациях которой мы сами и художники, и модели.

Виктор Великжанин увлеченный участник этой человеческой комедии.

Для нынешних читателей расшифровываю аббревиатуры. ТАСС Телеграфное агентство Советского Союза. МЭИ Московский Энергетический институт. ГТГ Государственная Третьяковская галерея. СССР Союз Советских Социалистических Республик.

Лев Аннинский